Как всегда весной мой приятель Ванёк выходил на «охоту»; он был обычным незаметным Российским маньяком, каких много. Несмотря на распространённость, особенно в последнее время, этой профессии, Ванёк очень гордился собой и заявлял, конечно же не мне, а так, перед зеркалом:
- Ох, и покажу же я этим!.. Мы - сексуальные маньяки - орлы!..
И неизвестно было - кому это он грозил, во имя чего рисковал, между прочим, очень многим, в своей незапятнанной биографии. Мы, его приятели, совсем не маньяки, даже и не знали и ведом не ведали, какой Человек ходит средь нас!
Ванёк был как все, даже больше того - он был слабее всех и ему постоянно не везло, да так не везло - что хоть помирай, не везло и всё тут. Он регулярно, например, попадал во всевозможные катаклизмы жуткие катастрофы и аварии, с жертвами... Если кто-где и порезал палец - так это Ванёк, не кто другой - он, точно. Сейчас мы часто вспоминаем ту весёлую, десятилетней давности, историю, когда все были на каком-то весеннем субботнике - Ваньку достались грабли... Потом мы до середины июля таскали передачки ему в реанимацию. И вспоминая другую историю, мы невольно задаёмся вопросом - не послужил ли именно этот незначительный случай, началом мрачной истории Кровопийства?
Когда-то давно в школьные годы, мы все учились в одном классе, первоклашка Ванюша на переменке играл с девочкой Валей. И надо же было такому случиться - Валя, отбиваясь от Ванюшки шваброй, занозила палец (а надо вам сказать, в те времена, швабры красили редко). Заноза была пустяковой, но Валя, как водится - разревелась. Ванюша растерялся, но потом принялся её утешать, потом попытался вынуть занозу; с трудом это ему удалось, но кровь брызнула знатная! Не надо обладать фантазией Шекспира, чтобы представить, как Валя рухнула без чувств. Сбежались все, будто им делать было нечего, а Ванюша схватил Валин палец, и в рот; он, да и не только он один, всегда так поступал порезавшись или обжегшись. Финал обычен - Валя пришла в себя, заплетала бантики и скакала в классики, в общем - всё покатилось по-прежнему, по скучному. И никто, даже я, не заметил тогда, как Ванёк преобразился, изведав Валюшиной кровушки, какой хищный блеск загорелся в его рыбьих глазках!.. А потом прошли годы и Ванёк вырос, выросли и мы все, не разбежались как некоторые, а жили прежней дружбой, крепнувшей год от года. Только Валюха от нас откололась, да она и раньше избегала нашу общую компанию, особенно если присутствовал Ванёк - вставала и уходила. Ну, это уж мы сразу поприметили, так же как и горящие Ванькины глаза, и все тогда дружески подшучивали: «Вань, влюбился что ли? Женись, дура!». Но Ванёк не женился, даже не пробовал, он только странно поглядывал на неё и облизывался.
Что происходит нечто неладное, мы заметили давно, но оказалось всё-таки поздно; ещё год назад он мне жаловался на плохое самочувствие, говорил, что ему «простору маловато», что тянет, дескать... И куда его тянуло никто не знал, и вот человеческое равнодушие - никто и не поинтересовался - «куда»? А потом его задержала милиция, за что - никто не ведает. Но вернулся он из милиции на следующий день сам не свой, и с тех пор - как подменили... И опять же - всем, ну наплевать - катись Ванька, катись... И Ванёк покатился: видели мы его частенько возле помоек, хорошо так одетого, недоумевали. А он отмалчивался. Раз дружинники поймали его на вокзале, в женском туалете - он откраснелся. Мы понимали - всякое бывает, пытались даже помочь, познакомить, трудоустроить, но всё без толку - Ванёк всё отметал. А один раз, в воскресенье, увидели мы нашего Ванька в женском платье с губами крашенными... Тут все и догадались что к чему, но оказалось - мимо... И открылось все само собой, нежданно негаданно.
И имя тому – кровопийство!
Но Ванька не душегубствовал, людей он уважал. Оставалось одно – туалеты, помойки…
И добыча – тампаксы…
* * *